Учительская семья Дмитроченковых

Учительская семья Дмитроченковых

Михаил Григорьевич

Приятно радуют глаз наши луга, что привольно раскинулись в пойме Обши за восточной окраиной города. Даже знакомство мое с Белым началось с лугов со стороны мельницы, от которой остались ныне только пеньки (от столбов плотины) да большие красавцы-дубы, в кронах которых пестрят-переливаются в эту осеннюю пору яркие золотистые пряди листвы. Светлая, красивая панорама города растянулась по обоим берегам реки. Она очень выразительна, с застроенными холмами, взбегающими на горы домиками южной и северной окраин. В силуэт города живописно вкраплены вертикали больших деревьев, золото осенней рощи на Подгорной улице, зелень садов. Жаль, что ретивыми переустройщиками в начале 30-х годов уничтожены все пять бельских храмов, - их доминирующих вертикалей так не хватает в панораме Белого, в архитектурном ансамбле застройки города.

Со стороны лугов хорошо виден на первом плане, на взгорке, большой красивый белый дом наших учителей, сейчас пенсионеров -Михаила Григорьевича и Алевтины Ивановны Дмитроченковых. Давно собирался я в гости к своим учителям, но все как-то не получалось. Прежде всего, конечно, из-за постоянных усилий реализовать "высокую" цель, программу - максимум — добиться прожиточного минимума. Чем, собственно, заняты все мы сейчас. Алевтина Ивановна и Михаил Григорьевич на пенсии, и тоже решают проблему выживания.

Родившаяся и выросшая в большом городе, всю жизнь проработавшая педагогом, моя учительница ловко управляется со своими буренками — испытанный, традиционный способ выживания для русского человека.

Михаил Григорьевич — бельчанин. Родился и вырос в Клемятине. Потом — Бельское педучилище, которое закончил в 1941 году. Большой был выпуск, учителей не хватало, да и вообще в Белом тогда было много студентов — в педучилище, физкультурном техникуме, в сельхозтехникуме.

И вот — июнь 1941-го, выпуск. И — война.

1923-й, год Михаила Григорьевича, еще не призывался и в 41-м мобилизации не подлежал. В армию тогда призывали с 20 лет, а с восемнадцати можно было только в военное училище поступать.

"В начале июля в Белом уже можно было слышать канонаду, а числа с 7 июля, - отметил Михаил Григорьевич, — по ночам было видно зарево горевшего Смоленска". Как человека грамотного, Михаила Григорьевича на некоторое время определили в родном колхозе на бригадирство, потому что мужиков всех возрастов, подлежащих мобилизации, уже забрали на войну.

"Числа 28 июня пошли мы с мужиками клевер косить, за кладбищем в Старом Клемятине, — вспоминает Михаил Григорьевич, - по большаку уже гнали скот от Велижа, Смоленска, от Духовщины. Косим, клевер хороший уродился. Смотрим — самолет летит низко. На большаке что-то бухнуло, потом он над нами пролетел. Мы с мужиками кресты увидели, решили, что наш самолет с санитарными крестами на Белый полетел. В Будине тоже что-то бухнуло. Потом он снова, уже на обратном пути, над нами пролетел. Даже видели, как летчик в кабине махал нам руками. Потом уж мы узнали, что этот самолет сбросил бомбу на стадо угоняемого скота. Вторую бомбу (тоже небольшую) он сбросил в Будинской роще, где собирались мобилизованные — тогда-то мы поняли, что это за "санитар" летал".

Потом Михаил Григорьевич получил повестку из военкомата: "Явиться 11 июля, при себе иметь" — все как положено, и главное — не забыть сала с хлебом прихватить "на двое суток".

Собрались в военкомате. Отметились. Были там преимущественно выпускники училищ, техникумов, средних школ. Паспорта побросали в урны. Готовы в строй! Михаил Григорьевич смеется: "И до чего же глупый был народ! Никто ведь документы не отбирал — сами, сознательные, в урну их, как избирательные бюллетени побросали. Сделали выбор. А случись сейчас такое?

Вот так собрали нас, и пошли мы по Вяземскому большаку пешочком. Под командой какого-то младшего лейтенанта-отпускника из Шайтровщины, оказавшегося в военкомате”.

Михаил Григорьевич приостановил свой рассказ, задумчиво посматривая на буренок, мирно пощипывавших траву. Смеркалось уже, похолодало. "Свои почти все были, знакомые: Торопецкий, Трошкин, Колосков, Пушкарев, Федор Жегунов, много других ребят. Топали на Кавельщину, Владимирское — только пыль столбом. 13 июля уже были в пункте сбора — в Сычевке. Дня два там в кустиках в шалашах ночевали. А навстречу, по большаку — рядами и колоннами шли войска на передовую. По дороге с отцом встретились. Их колонна намного раньше нас из города ушла. После бомбежки, под которую попали мобилизованные в военкомате, их вывели из Белого в Красный дом, в лесничество, что находилось километрах в пяти от города. А потом — куда-то на Сорокино пошли, и дальше все лесами. Вот мы их и догнали. И снова разошлись...

Нас повели дальше, в сторону Калуги. А навстречу шли и шли наши войска. Простояли в Калуге два дня. Кормили нас от случая к случаю, иногда и два сухаря на весь день были большой радостью. В Калуге попали под бомбежку; минули Плавск и оказались в Тульской губернии, в городе Ефремове.

В Ефремове выкопали землянки, обустроили городок, народу много собралось. Из Москвы и окружающих областей — студенты, инженеры, художники. Быстро и быт походно-полевой наладился, агитация наглядная — все как положено. И с утра до вечера — строевая, окопы с траншеями, наука штыкового боя. Рядом — учили военному искусству мобилизованных. По две недели всего, потом — в маршевые роты и на фронт. Непрерывным потоком".

В Ефремове, на юге Тульской области, недалеко от исторического поля Куликова, где решилась судьба русской государственности в 1380 году, Михаил Григорьевич с бельчанами-однокашниками и такими же выпускниками и студентами других городов и областей нашей центральной России обучался военному делу целый месяц. 28 сентября — на фронт. С одной винтовкой на несколько человек. 3 октября уже отступали — через Бобрики, Сталиногорск, Зарайск, Егорьев — на Загорск и Орехово-Зуево. "Голодные, вшивые, грязные, простуженные, — вспоминает Михаил Григорьевич. — По пути подкармливались, кто как мог — попрошайничали, обменивали что-нибудь из оставшихся домашних вещей, которые еще из Ефремова разрешили забрать предусмотрительные командиры. У кого деньги были — покупали продукты".

Когда наши земляки в составе своих подразделений вышли на шоссе Москва—Горький, там яблоку негде было упасть. Два встречных потока шли по шоссе непрерывно. Один — активно драпавшие из Москвы беженцы — пешком, на машинах — кто как. Другой поток, встречный — маршевые роты, на фронт. Шли так плотно, что дорогу ни днем, ни ночью перейти было невозможно. Если какая-либо машина ломалась, то ремонтировать ее не было никакой возможности, ее тут же опрокидывали на обочину, чтобы не мешать потоку.

Числа 26-28 октября добрались наши студенты и выпускники 41-го года до станции Петушки, что во Владимирской области. Там, под дождем, грязных, вшивых, замерзших, построили нас, — говорит Михаил Григорьевич, — разделили на две колонны. Нашу направили во Владимир, в пехотное училище. Рядом были и бельчане — Сухоруков, Ребренков Витя, другие ребята. Началась учеба: строевая подготовка, с песнями про "товарища Сталина", которые освоили еще на утоптанном плацу в Ефремове; тактика на южном, низком берегу Клязьмы, который курсанты и обучавшиеся рядом с ними мобилизованные, изрыли лопатами вдоль и поперек. Учились закапываться, учились воевать. Начались курсантские будни.

В начале 70-х мы зачитывались военными повестями Ю. Бондарева, они были для нас откровением о той войне, пробивавшим себе путь к читателю, в ушах которого еще звенели фанфары официального мнения о ней. Приходило время осмысления военного и духовного опыта, который вынесли наши деды и отцы из окопов. Появились жесткие повести В. Астафьева и В. Пикуля; потрясающие своей жуткой правдой произведения о войне в 41-м Кремлевского курсанта Константина Воробьева "Убиты под Москвой", его же ’’Это мы, Господе’’ о жути лагерей для наших пленных во Ржеве, Вязьме, в Вильнюсе. Немного позже вышли произведения фронтовика, бывшего смоленского курсанта, Василя Быкова…

Весной 1942 года, когда уже заканчивался курс обучения владимирских курсантов-пехотинцев, они усиленно готовились к параду в Москве. Но парад был отменен. В конце апреля наши земляки-бельчане, и в их числе М. Г. Дмитроченков, закончили Владимирское пехотное училище. Они получили новенькие лейтенантские погоны и — на фронт. Михаил Григорьевич — на Юго-Западный.

"Что было дальше? Снова была война, — говорит он. — Только стоит ли об этом? Столько ребят не вернулось, а я живой. Вернулся". Не хочет говорить о войне мой учитель астрономии, геометрии и гражданской обороны.

После окончания войны учителя и агрономы были демобилизованы из армии в первую очередь.

25 декабря 1945 года Михаил Григорьевич уже был в Белом. Города не узнал — сплошные руины, коробки, обломки деревьев. Пришел домой, к матери. Житье в землянке "не глянулось", да и демобилизован был в Краснодаре, где "тепло и яблоки". Но не "глянулся" и Краснодар — в городе беспредел бандитский с работой тоже напряженка. Решил поехать в Ригу. По дороге — снова домой заскочил. (Видать — судьба!) После приглашения в райком партии и разговора с секретарем его, Попенковым, остался в Белом. Теперь уже навсегда.

’’Где родился — там и пригодился’’, -  гласит народная мудрость. С 11 января 1946 года начал Михаил Григорьевич Дмитроченков работать в Белом.

Сначала создавал вечернюю школу, был ее директором и преподавателем до июня 1953 года. С 1953-го тридцать лет преподавал астрономию, географию и гражданскую оборону в Бельской средней школе

В. БАРЫБИН.